Наиболее созвучна моим чувствам фраза Елены
Безусловно, в центре истории выжженный ад души Камышева. На эту идею работает и скупая почти монохромная сценография с всплесками красного, и прозрачная черная завеса, напомнившая ту эфемерную преграду из книг Роулинг, отделяющую мир живых от мира мертвых. И звуковое сопровождение, начиная с долгого монотонного рокота в начале и протяжного крика вороньей стаи в конце, все это при совершенно темной, черной сцене. И даже плясовое притопывание в сцене свадьбы Урбенина и Оленьки, переходящее в завораживающий ритмом рокот.Елена wrote:.... В общем, ясно лишь то, что всё здесь в крайней степени неоднозначно....
Перед нами история смерти души человеческой. Да, пожалуй, в этом Камышеве много от ребенка, не умеющего и не желающего ни понять самого себя, ни осознать свои поступки, не говоря уж о том, чтобы принять за них ответственность. Вот и летит Камышев в бездну, мучаясь от собственной несостоятельности и увлекая за собой других.
Соглашусь с предыдущими «ораторами», что Даниил работает здесь на высоком «градусе», с большим эмоциональным напряжением и совершенной самоотдачей. По-моему, Рината была права в том, что если его предыдущие театральные роли последних лет, ну может быть, кроме «Почтальона», были в какой-то мере пробой себя в разных жанрах, то здесь нет сомнения, что он в близкой ему стихии мятущейся души. Но все же наверное, это такая роль, когда для актера особенно трудно поставить ощутимый барьер между собой и персонажем, полностью следить за собственной игрой как бы извне. Приходится «копаться в темных глубинах» души собственной, что и требует таких эмоциональных и видимых физических затрат.
Тем не менее, несмотря на попадание «в точку» с исполнителем главной роли, остались некоторые вопросы.
Мне показалось, что при всем желании сделать нравственные метания и душевную погибель Камышева главным стержнем повествования режиссер несколько увлекся сценическим иллюстрированием безнравственности и суетной пустоты графа Карнеева в духе машкерадов ХVIII века, со вставными музыкальными номерами и выходом в зрительный зал. Конечно, Скворцов в этой роли великолепно органичен и необыкновенно «вкусен» для зрителя, но все это немного в другом жанре. И внимание зрителя естественным образом переключается с мучающегося, жалкого в своем простом партикулярном платье, требующего вдумчивости, Камышева на «яркую птичку»…
Сюда бы я отнесла и «явление образа» супруги графа Сози в совершенно бродвейском стиле. Я не большой специалист в театральном деле, но общеизвестно, что есть театр представления и театр переживания. Так вот, на мой взгляд, здесь Камышев – театр переживания, а большая часть времени пребывания на сцене графа и его «свиты» - представления. И в целом это не слишком гармонично, на мой взгляд, и, к сожалению, по-моему, больше в ущерб главной задаче. Не то что я отвергаю эти режиссерские решения в принципе. Наверное, это больше вопрос гармоничности постановки в целом. Можно предположить, что именно таков замысел режиссера – выделить Камышева, если так можно выразиться, в другой вид театра, а остальных персонажей сделать чем-то довольно условным. Что, например, подтверждает трактовка роли Оленьки. В этом случае не могу не согласиться с Анитой. Я тоже восприняла ее более как некий собирательный образ «девушки в красном». И какие-то направленные на живого человека чувства к этому множащемуся в своих тряпичных клонах почти фантому ощутить трудновато. Но как быть с доктором или Урбениным, сцены Камышева с которыми сыграны в хорошей такой классической традиции?
Вот такая неоднородность заставляет подумать. Не могу со всей определенностью сказать: понравилось -не понравилось. В общем, спектакль смотреть надо; и надо пересмотреть через какое-то время.